"Нынешний читатель Леонида Липавского (1904-1941), выхватив взглядом из перечня его сочинений наименование "Исследование ужаса", взглянув на дату написания: 1930-е, - да бегло пробежавшись по тексту и углядев суждения о том, что ужас вызывает у человека все, связанное с потерей им индивидуальности (личности), - охотно экстраполирует эти детали на общеизвестные советские реалии и оценит философа как одного из проницательных оппозиционных мыслителей того времени. Между тем непредубежденное прочтение всего сохранившегося литературного наследия писателя неизбежно выявит мизерность сопряжения его суждений с повседневной социальной реальностью, и что в тех случаях, когда он употребляет понятие "современность", имеется в виду совершенно иное пространство, нежели то, которое составляла непосредственно сопутствовавшая Липавскому повседневная советская жизнь. Свой путь в это пространство он обозначил как выход за пределы обычного здравого смысла". (В.Сажин. Из послесловия к книге "Исследование ужаса"). Заголовок маленького поэтического исследования Липавского вынесен на обложку произвольно. Ужас - не главное в книге. И лишенность индивидуального, чей ритм "всегда фальшив", тоже не показательная мысль автора. Липавского, как и всех обэриутов, интересует изнанка времени и пространства. Время внутрителесное. Время сломанное и изломанное, время как бесконечная дробь или "угол возможности (могло бы быть иначе)". Со временем происходит странное, а такие понятия как "ужасное" - лишь неотъемлемый, изначальный признак предмета. Не субъективный. Объективный. Для Липавского все вокруг вымороченно объективно. Пример: подрагивающий бег неприятен, страшна мечущаяся мышь или крыса, которая бежит как заводная. "В чем тут дело, почему такой характер движения присущ именно мышам и крысам, я не знаю", - пишет Липавский. Пишет честно и как бы объективно, расшифровывая реальность, причем это "как бы" - знак не бессилия, не иронии или пародии, а скорее недоумения, как если бы увлекшегося ученого потревожили, а он отмахнулся бы, как от назойливой мухи. В отличие от своих собратьев по цеху, Липавский не мучает слово, но так же, как они, максимально насыщает смыслами текст. В отличие от Хармса, Введенского и Заболоцкого, он не поэт, стихи у него не столь изобретательны и чаще идут от идеи. Напротив, его филологические, философские (кстати говоря, Липавский был учеником Н. О. Лосского) и физиологические экзерсисы больше напоминают стихотворения. Состав книги следующий: одна треть - уже не раз издававшиеся "Разговоры" обэриутов; вторая - опубликованные впервые трактаты "Объяснение времени", "Созерцание движения", "О преобразованиях", "О телесном сочетании" и "Головокружение". Оставшаяся же треть сборника дублирует опубликованное в книге "Сборище друзей, оставленных судьбою", а также содержит "Сны" и стихотворения Липавского, издания которых уже давно стали библиографической редкостью.
